Дорогой Владимир Семенович, я пишу и думаю, вдруг случится чудо и Вы нарисуете петуха из рассказа «Моя Отечественная», того самого, который клюет трехлетнюю эвакуированную девочку.

Рассказ «Моя Отечественная»

(отрывок с сайта радиостанции «Эхо Москвы»)

Было уже холодно, наверное, поздняя осень, когда мы уезжали в эвакуацию. Суматоха с утра в доме была страшная, взрослые складывали вещи в мешки, и я тоже незаметно стала запихивать свои игрушки в мешок. Потом за нами в Армянский переулок, приехал дедушка Роман – он был шофером у замнаркома и отпросился у него на два часа вместе с машиной. Дедушка очень нервничал, так как уже темнело, и могли начаться бомбежки. Тюки срочно погрузили на машину, мы сели на них и помчались на Казанский вокзал. Дорога предстояла долгая, ехали мы в Куйбышев. Мамин наркомат эвакуировали туда, как и многие другие учреждения. В поезде все мерзли. Бабушка стала разбираться с тюками. И вдруг оказалось, что мешка, где должны были быть теплые вещи, нет. Зато есть мешок, где упакованы только мои игрушки. Как мы обошлись без теплых вещей, не знаю, но моей радости не было предела. Я думала, что эта поездка с игрушками – тигренком, мишкой и куклами, которые я носила по вагону, укладывала спать и кормила, устроена специально для меня. Перед высадкой из вагона мама с бабушкой аккуратно сложили игрушки в отдельный мешок. На станции все вещи погрузили на подводу. В последние годы мне захотелось восстановить события того времени. Я решила определить день, когда в 41-ом году мы уехали из Москвы. Я вспомнила, что после войны – тогда я училась в пятом или шестом классе – мы с мамой пошли смотреть фильм «Свинарка и пастух». Я уже смотрела его раньше и, как многие девочки моей женской школы, была без ума от Зельдина. «Ты знаешь, дочка, пойдем еще раз, кино такое знаменитое, а мне-то никак не удается его посмотреть. Ведь оно вышло в 41-ом году. Мы с тобой как раз ехали на вокзал в эвакуацию, и на Чистых прудах, на кинотеатре “Колизей”, была видна огромная афиша – кино шло первый день», – сказала мама. Афиша 1941 года В 2009 году я разыскала в Исторической библиотеке подшивку «Вечерней Москвы» за осень 1941 года. В газете за 9 ноября была напечатана реклама фильма, который выходил как премьера во многих кинотеатрах и в «Колизее» тоже. Выпуск комедии должен был показать, что панике не место, хотя, на самом деле, немцы находились в 30-40 километрах от центра Москвы. На афише были изображены свинарка и пастух – Марина Ладынина и Владимир Зельдин. Было написано, что в главных ролях – лауреаты Сталинской премии артисты М.Ладынина и Н.Крючков. Интересно, что фамилии Зельдин на афише не было вовсе. По этой газете я узнала точно, что из Москвы мы выехали 9 ноября. Вот почему было так холодно в Москве и в поезде. Сейчас для меня в этом времени сплелось все – холод, поезд, игрушки, кино «Свинарка и пастух». В деревне. В 1942 году маму вызвали в наркомат, в Москву, и мама отвезла меня с бабушкой в деревню. Кажется, это была Смышляевка, недалеко от Куйбышева. В деревне жили мои тетки и их мужья, эвакуированные вместе с авиационным заводом. Дядя Миша и тетя Зина продолжали работать на этом заводе. По ночам ревели моторы – это проверяли самолеты перед отправкой на фронт. Сейчас я знаю, что в Куйбышев был переведен знаменитый московский авиационный завод №1, который наладил серийный выпуск штурмовиков ИЛ-2. Это был легендарный самолет. Немцы страшно боялись его и называли этот штурмовик «мясорубкой». К концу 42-го года выпуск самолетов стал массовым и в победе под Сталинградом ИЛ-2 уже сыграл решающую роль… Многие эвакуированные голодали. Для иждивенцев – неработающих – были особые карточки с меньшими нормами выдачи хлеба. Когда дядя Миша работал в дневную смену, то ночью он ходил на какие-то пруды и ловил сеткой рыбу. Сейчас бы сказали, что он браконьер, а тогда он помог прокормить всю нашу большую семью. Но мне в деревне жилось хорошо. У хозяев была корова и на молочной пшенной каше я поправилась. Я много гуляла и даже зимой. Однажды во дворе я делала куличики из снега и вдруг увидела огромного петуха, который по-хозяйски ходил по снегу, и пристально смотрел на меня. У петуха были красные-красные гребень, клюв и лапы. Я пошла к петуху, но он не убежал, а распустил крылья и грозно заклекотал. На следующий день я вышла гулять – петух был на месте. Я не глядела на него и упорно копала снег – я была упрямой и смелой девочкой. Вдруг петух налетел на меня и стал клевать в голову, в меховую шапку. Я убежала домой. На следующий день петух уже был на своем месте, и все повторилось снова. После этого со мной стала гулять бабушка, но стоило ей отвернуться, как налетал петух и клевал меня. Говорили, что это был обычный петух, который раньше никого не трогал, а тут невзлюбил приезжих. Хозяин все понял, он пожалел меня и зарезал петуха.

И еще меня очень впечатлило отношение к толстой женщине и её красоте. И ведь видел же я когда-то картины Кустодиева, и вроде понял даже, что они иронично-восхищенные, а не буквально-восхищенные, как у Рубенса, но главного не понял. А сейчас мелькнуло определение: Простодушие. И опять что-то встало на место. В самом деле, каким сознанием надо обладать, чтобы быть толстой и не желать себя непременно улучшить под стать более изящным подружкам или журнальным моделькам? А надо быть Простодушной, чтобы не огорчаться по этому поводу и продолжать так жить совершенно естественно. И ко многому относиться также, и не вступать в это ужасное соревнование женских тщеславий! В общем, я – любитель тонких талий – как-то сразу потеплел к полным женщинам.

И еще одно. За свою уже довольно длинную жизнь я все время старался стать умней и глубже, и в конце концов оторвался от людей, особенно простых, и они перестали меня понимать. А тут я подумал: надо быть проще и незаметнее, скромнее, ведь в сущности все мои достижения тоже пустяк, а сейчас уже и не нужны особенно никому. А те самые простые люди на самом деле хороши, просто молодцы. Ведь чего только над ними разные умники ни вытворяли со своими социальными преобразованиями, стройками века и перестройками! А простые люди – живы, себя как могут сохраняют, работают, как могут, в очень непростых условиях и климатических, и экономических и социальных. Они – носители языка и простой народной культуры. Они – основа всего, по крайней мере когда все вместе. Да и по отдельности они тоже недурны, хотя и водку пьют, и мусорят, и бездельничают. А если последить за выражениями их лиц, то увидишь не только то, что они хотели тебе сказать, но и то, что они невольно сказали о себе, хотя говорить не собирались. Стал я всё это замечать последнее время. И вот поэтому, посмотрев сегодня по свежим следам передачи Ваши картины в интернете, я несколько огорчился. Все-таки суровы Вы к ним, к перемиловским, особенно в наиболее ранних работах. Глаза уж очень пусты и пупок напоминают, и в лицах немного смысла. Простодушного смысла, который в них несомненно есть. Евреям Вашим уже больше повезло, у них другие глаза. Не этнически другие, а душевно. Понравились мне ваши евреи. Так что не осердитесь на пожелание: хотелось бы больше узнать из Ваших картин о внутренних переживаниях перемиловцев! О их непростой душевной жизни!